Лев Цезарь (О. Фокс)

- Ну, Цезарь, как ты себя чувствуешь? Хорошо ли ты думаешь вести себя вечером? Ведь ты тут лучший "цветок в букете", ты самый крупный, самый красивый и самый милый из всех львов, какие только есть на земле!

Цезарь издал одобрительный звук, просунул свой широкий нос сквозь прутья клетки и дотронулся им до ладони укротителя. Красивые, золотисто-карие глаза льва были кротки, точно у собаки.

Несколько человек из публики стояли у барьера в нетерпеливом ожидании выхода укротителя и его любимца, но большинство зрителей сидело на малиновых бархатных скамьях, вокруг арены, огороженной стальной решеткой.

- Начинают! Начинают! - пробежало в толпе.

Услышав людские голоса, Цезарь приподнял уши, а Фриц и Юнона, лениво лежавшие в другом конце клетки, приоткрыли сонные глаза.

- Тебе это нравится, лев? Ты любишь свою просторную клетку, сцену и толпу? Ура, Цезарь! Будем веселы! Лучше недолго прожить, но зато весело.

Разумеется, Цезарь ничего не понял из слов своего хозяина, но все-таки догадался, что укротитель находится в особенно хорошем расположении духа. Он видел, что тот весь так и сияет от радости.

Цезарь очень любил своего хозяина и, слушая его ласковый голос, тоже развеселился.

Сегодня Цезарю предстояло великолепное представление. Он будет бегать по кругу арены при оглушительном барабанном бое. Он будет прыгать сначала через вытянутую ногу укротителя, а потом через его склоненную голову. Будут там и другие львы и львицы: старый, неповоротливый Король, ворчливый Бисмарк, злобная, мстительная Ольга, которая нередко кусала и била тяжелой лапой других львов, кокетка Бриллиантовая, Фриц и Юнона.

Цезарь перевернулся на бок, просунул толстую лапу сквозь решетку и дотронулся ею до обшитого галуном рукава укротителя.

- Хорошо, хорошо, мой друг. Я вижу, что ты сегодня в отличном настроении. Впрочем, ты до сих пор всегда был добрым, не то что Ольга. Вот она - настоящая ведьма!

Укротитель усмехнулся, потрепав своего любимца за гриву, и стал прохаживаться около клетки, постегивая себя по сапогам хлыстиком с серебряной ручкой и останавливаясь время от времени около других зверей, которые наблюдали за ним. Цезарь принял прежнее положение и стал презрительно разглядывать шумящую публику.

Раздались хриплые восклицания: "Позвольте! Позвольте!" На арену, звеня своими ножными кандалами, вышел слон Джерти.

Цезарь подошел к прохаживавшейся Юноне, но это нисколько не встревожило ленивого Фрица, который преспокойно остался лежать в углу и только чуть-чуть приоткрыл сонные глаза, едва взглянув на свою подругу.

Вскоре клетки со зверями тронулись с места и медленно поехали к арене, украшенной пальмами и другими тропическими растениями. Раздался барабанный бой.

- Цезарь, выходи! - позвал укротитель, когда отворилась дверь клетки.

При бешеном треске барабанов с развевающейся гривой выскочил Цезарь на арену, за ним - проворная Юнона и Фриц.

- Ну, Цезарь, вот мы и опять на сцене!

Стали открываться двери других клеток. Львы выскакивали один за другим. Укротитель называл их по именам:

- Вперед, Бриллиантовая!.. Бисмарк!..

Наконец вокруг укротителя собрались все львы.

Цезарь любил этот выход на арену цирка, любил повелительный голос своего хозяина, потому что это вносило разнообразие в его монотонную жизнь в клетке. Он был еще маленьким львенком, когда попал в неволю, и не знал радостей свободной жизни, не знал вкуса мяса только что убитого животного, не знал ни знойных песков, ни темных тропических лесов. Выступления в цирке составляли его единственное развлечение, а его единственной привязанностью был хозяин.

Укротитель стоял спиной к публике, среди группы львов, принявших заученные позы. Он находился между двух золоченых пьедесталов, на которые Бриллантовая и Юнона положили передние лапы. Недоставало только Цезаря, который должен был завершить живую картину.

- Ну, скорее, Цезарь! Живо! - крикнул укротитель.

Лев подошел, но медленно и неохотно. Он чувствовал что-то неприятное в правой передней лапе: боль не боль, а какое-то неловкое ощущение.

- Живо! Живо! - повторил укротитель.

Цезарь отошел назад, привстал на задние лапы так, что его великолепная голова возвышалась высоко над головой укротителя, и положил левую лапу на пьедестал Бриллиантовой. Ему оставалось только положить правую лапу на пьедестал к Юноне - и все.

- Ну же, Цезарь! Ну, скорей! - прикрикнул укротитель, ударяя льва по вытянутой лапе. В его голосе слышались раздраженные ноты. Это огорчило Цезаря, и он поспешил повиноваться.

Но тут лапу Цезаря пронзила уже настоящая боль, и такая сильная, что ему захотелось поскорее успокоить ее, опершись хоть на что-нибудь. Забыв обо всем на свете, он с размаха опустил свою могучую лапу прямо на поднятое кверху лицо укротителя. Тот упал.

Перепуганный Цезарь присел около сраженного хозяина, не понимая, что случилось. Странная боль в лапе прошла моментально; она исчезла так же быстро, как и появилась.

Но что же случилось с хозяином? Отчего он лежит без движения и ничего не говорит?

Вдруг Цезарь увидел, что Ольга коварно крадется к лежащему на полу укротителю. Цезарь грозно зарычал на нее, и она сейчас же остановилась.

По ту сторону решетки кричали, шумели, галдели. Бранили Цезаря, угрожали ему. За что? Что он такое сделал? И почему хозяин не заступается за него? Лев начал раздраженно бегать по клетке и сердито ворчать, бросаясь на железные прутья. А на полу безжизненно лежал человек, которого он так любил.

Неожиданно что-то ярко блеснуло и больно обожгло тело льва. Он в ужасе отскочил в сторону и упал. В этот момент злая озорница Ольга больно укусила его.

С тех пор Цезарь лишился своего высокого положения. Его перевели в разряд неблагонадежных и смотрели на него как на опасного, коварного зверя, хуже Ольги, ведь он убил укротителя.

Никто больше не доверял Цезарю, никто не любил его. Для льва наступили черные дни. Его засадили в скверную, тесную клетку и оставили в полном одиночестве. Огнестрельная рана болела и ныла. Больше недели он жил в одиночестве. Правда, кормили его каждый день, но никуда не выводили, и хозяин за все время ни разу не пришел к нему.

Цезарь не мог знать, что укротитель умер. Если бы он пробыл у тела хозяина часа два или три, он, конечно, догадался бы, в чем дело. Но, как только он упал, его, раненого, смущенного и испуганного, сбитого с толку тем, что произошло, утащили прочь.

Два раза в день он слышал бой барабанов и видел, как выходили на арену и Фриц, и Юнона, и Бриллиантовая, и Ольга, и Король, и Бисмарк. И только он оставался в клетке.

Но в жизни несчастного льва все же настали перемены. В цирк вместо погибшего хозяина Цезаря пришла женщина-укротительница. Директор цирка господин Бельцони поведал ей всю страшную историю и посоветовал не брать Цезаря в номер. Но Сильвия Карлтон, так звали укротительницу, внимательно все выслушав, сказала:

- Гибель укротителя - это трагедия, но, вероятно, произошла нелепая случайность. Лев ведь не был разъярен. По-видимому, его что-то беспокоило в тот момент. Скорее всего, его лапу свела обыкновенная судорога.

- Не может быть! - вскричал директор.

Вид у него был самый глупый.

- Да-с, судорога. Я познакомилась с Цезарем. Он вовсе не испортился и не озлобился, - решительным тоном заявила Сильвия. - Львов я знаю: с самого детства нахожусь среди них, выросла с ними Злого льва от доброго умею отличить сразу. Этот - не злой. Но может озлобиться, если еще посидит один в клетке. Поэтому переведите его, пожалуйста, в прежнее помещение. Я беру Цезаря в номер.

- Очень рад все это слышать от вас, любезная мисс Карлтон, - пробормотал Бельцони. - Я теперь вижу, что мы преувеличили опасность. Конечно, это могло случиться просто от судороги. Теперь все понятно. Будет сделано, как вы сказали.

Однако Бельцони, согласившись с доводами Сильвии, решил на всякий случай присутствовать на всех представлениях с участием Цезаря, имея при себе револьвер. Он был хорошим стрелком и надеялся больше не допустить роковой случайности, иначе его цирк мог приобрести дурную репутацию.

Укротительница несколько дней готовила Цезаря к выступлению, нежно разговаривала с ним, ласкала его.

- Слышишь, лев, ты сегодня выступаешь в вечернем представлении, - однажды сказала она. - Просто стыдно, что тебя так долго держали в этой тесной клетке. Но теперь все будет по-другому. Тебя отведут к твоим друзьям. И мы будем все вместе на арене. Так-то, золотоглазый.

Для Цезаря опять настали хорошие дни, но все же он не был так счастлив, как прежде. Он не мог забыть своего хозяина, часто прислушивался, не идет ли он, все ждал, не дотронется ли до него знакомая рука, не раздастся ли его голос. Новый друг был тоже хороший, но о старом он продолжал тосковать. В новом друге чего-то не хватало. Правда, на арене все шло прекрасно, но вне ее никто не относился ко льву так, как прежний хозяин.

А львица Ольга после смерти укротителя с каждым днем становилась все свирепее и свирепее. Она сделалась действительно опасной, но, к счастью, была труслива. Она никогда не имела особенной привязанности к прежнему хозяину, а только терпела его. К новой же укротительнице она сразу стала относиться враждебно, невзлюбив ее за что-то.

Всякая другая укротительница, не такой закалки, как мисс Карлтон, давно бы прогнала Ольгу с арены, но смелая девушка не хотела и слышать об этом.

- Мне еще ни разу не приходилось пасовать ни перед человеком, ни перед зверем, - сказала она боязливому Бельцони в ответ на его замечание по этому поводу, - и я никогда не спасую, иначе я не буду Сильвия Карлтон. Если вы думаете, что я способна испугаться какой-нибудь презренной трусливой кошки, вроде вашей Ольги, тогда уж лучше прощайте.

Бельцони заискивающе улыбнулся. Ольга осталась на арене, но укротительница стала с ней меньше заниматься.

Цезарь, который никогда прежде не боялся за своего хозяина, когда того окружали львы, теперь был не в своей тарелке. Он хорошо видел скверное настроение Ольги и происшедшую в ней перемену. По-прежнему аккуратно исполняя свои номера, он все время следил за хитрой львицей, инстинктивно чувствуя, что скоро может понадобиться его помощь.

И вот однажды во время представления укротительница поскользнулась. Желая удержаться на ногах, она сделала неловкое движение, упала на пол и никак не могла подняться.

Цезарь стоял поодаль, его мускулы были напряжены. Он видел, что хозяйка упала и не встает, видел всеобщее смущение. Кроме того, он заметил, что львица Ольга присела, чтобы сделать прыжок.

Как стрела, пущенная из лука, кинулся Цезарь на защиту хозяйки. Испуганный Бельцони, не понимая настоящего значения этого прыжка, выстрелил. Цезарь упал с перебитой правой лапой в опасной близости от укротительницы.

Бельцони выстрелил еще два раза. Напуганная выстрелами Ольга отошла в сторону, остальные звери сбились в кучу среди облаков дыма.

Раненый Цезарь уже перестал вздрагивать. Он умирал. Укротительница с трудом подползла к нему и положила обе руки на его могучий затылок.

- Цезарь! - воскликнула она. - Ах, Цезарь!

Бельцони, прибежавший на арену с дымящимся револьвером, смотрел и не верил своим глазам: укротительница целовала лоб напавшего на нее зверя.

- Мисс Карлтон! - вскричал он и, тяжело дыша, наклонился над ней.

Но в ответ он получил не благодарность, а полный яростного презрения взгляд.

- Проклятый дурак, - воскликнула она, почти рыдая. - Дурак! Слепой! Ничего не понимающий! Да неужели же вы не видели, что он бросился мне на помощь? Ведь это было так ясно!

Она отвернулась от него, вздрагивая плечами. Только тот, кто сам любит львов, способен понять, что она переживала в эту минуту, глядя на мертвого зверя, лежавшего около нее.

- Цезарь! - прошептала она, прикасаясь щекой к его гриве. - Красавец мой... Никто тебя не понял, кроме меня. Бедный лев... Такая смерть... Ах, бедняжка, бедняжка!.. Да, теперь уж слишком поздно...

Глаза Цезаря потухли навсегда.