Лев в западне (М. Рид)

(Отрывки из повести "В дебрях Южной Африки")

...Уже совсем рассвело, и стервятники засуетились. Они хлопали своими темными крыльями, снимались со стен и рассаживались вокруг крааля.

- Там падаль, не иначе, - пробормотал ван Блоом.

Там и была падаль - много падали. Когда всадники подъехали ближе, птицы поднялись в воздух, и теперь можно было разглядеть на земле десятка два полуобглоданных скелетов. Длинные гнутые рога, видневшиеся подле каждого скелета, позволяли с легкостью определить, какого рода животному принадлежал он. В этих костях и растерзанных клочьях шкур ван Блоом узнал останки своего потерянного стада. Не осталось в живых ни одного животного. Останки каждого из них - всех его коров, всех волов и быков - можно было видеть у ограды крааля и на прилежащем поле.

Но почему они погибли? Это оставалось непонятным. Не могли же они умереть от голода так быстро и все сразу! И не могли они подохнуть от жажды, потому что рядом громко журчал ручей. Не стервятники же их убили! Так кто же?

Ван Блоом не задавал лишних вопросов. И недолго оставался он в недоумении. Когда он и его спутники подъехали к месту, загадка разрешилась. Следы львов, гиен и шакалов достаточно хорошо все объяснили. Тут побывали большие стаи этих зверей. После налета саранчи округа оскудела дичью, а из-за этого хищники стали более жадными, чем обычно, и жертвой их жадности сделался скот.

Где сейчас хищники? Утренний свет и вид строений, возможно, отогнали их прочь. Но следы совсем свежие. Значит, львы и их "подручные" неподалеку и к вечеру непременно вернутся. Ван Блоома разбирало желание отомстить проклятому зверью, и при других обстоятельствах он остался бы здесь и сделал по львам несколько выстрелов. Но сейчас это было бы и неразумно, и бесполезно. Нужно было, если достанет сил у коней, вернуться к ночи в лагерь. Итак, даже не зайдя в свой старый дом, они напоили коней, набрали в бутыли ключевую воду и с тяжелым сердцем покинули крааль.

Не проехали они и ста шагов, как перед ними возникло нечто, при виде чего они все внезапно и одновременно натянули поводья. То был лев.

...Излишне было бы описывать, как выглядит лев. Всем образованным людям, конечно, знаком его облик - каждый либо видел живого льва в зверинце, либо его чучело в музее. Каждый знает, как сложен этот зверь, помнит его большую, косматую гриву. Каждый знает вдобавок, что львица лишена этого украшения и значительно отличается от самца как ростом, так и всем своим внешним видом.

Хотя все львы относятся к одному и тому же виду, но существует несколько их разновидностей, очень мало, впрочем, друг от друга отличающихся - куда меньше, чем разновидности большинства других животных.

Таких признанных разновидностей насчитывается семь: варварийский лев, сенегальский, индийский, персидский, желтый капский, черный капский и лев безгривый.

Персидская разновидность несколько мельче других; варварийская отличается темно-бурой окраской и самой тяжелой гривой; сенегальский лев посветлей, пожелтей, и грива у него жидкая; а безгривый лев совсем лишен такого убора. Впрочем, существование этой седьмой разновидности некоторые ученые ставят под сомнение. Если верить другим, безгривый лев водится в Сирии. Два капских льва различаются главным образом по цвету гривы: у одного она черная или темно-бурая, у другого - желто-рыжая, в одну масть со шкурой. Из всех львов оба южноафриканских, пожалуй, самые крупные, а черная разновидность свирепее и опаснее желтой.

Лев распространен по всему Африканскому континенту, за исключением, конечно, нескольких густонаселенных местностей, откуда его изгнал человек, а также в странах Южной Азии. В глубокой древности он водился местами и в Европе, но теперь его там уже не встретишь. В Америке львов нет. Животное, которое в Латинской Америке известно под именем льва, не лев, а кугуар, или пума; оно втрое меньше царя зверей и схоже с ним только бурой окраской.

Льва иногда называют и царем лесов, но это неправильно. Он, по существу, не лесной зверь. Он не умеет лазить по деревьям, так что в лесу ему труднее добыть себе пищу, чем на открытой местности. Пантера, леопард или ягуар - те отлично лазают по деревьям. Они могут выхватить птицу из гнезда и настигнуть обезьяну на ветке. В лесу они у себя дома. Это действительно лесные звери. Другое дело - лев. Широкая равнина, где бродят крупные жвачные животные, да заросли низкого кустарника, где можно притаиться, - вот любимые места обитания льва.

Питается он мясом самых разных животных, хотя иным отдает особое предпочтение - смотря по местности. Рассказы о том, что его "поставщиками" являются шакалы, которые якобы убивают зверей для льва, - чистейшие измышления. Напротив, часто лев снабжает пищей ленивых шакалов. Вот почему их нередко можно видеть в его обществе - они держатся поближе ко льву в расчете на "крохи с барского стола".

Лев сам для себя "бьет скот", хотя охотно отбирает добычу у волков, шакалов, гиен, а когда может, и у человека. Лев - неважный бегун, как и другие истинные представители семейства кошек. Почти все жвачные животные обгоняют его. Как же тогда он может их настичь? Благодаря уловке, благодаря внезапности нападения и еще благодаря огромной длине и быстроте своего прыжка. Лев залегает и ждет жертву или же подкрадывается к ней. Он набрасывается на нее из-за прикрытия. Особенности строения тела позволяют льву покрывать прыжком очень большое, почти невероятное расстояние. Некоторые авторы говорят о прыжках на шестнадцать шагов, утверждая, будто видели воочию такой прыжок и сами тщательно измерили его длину.

Когда не удается настигнуть жертву первым же прыжком, лев ее не преследует, а поворачивает и бежит рысцой в обратную сторону. Впрочем, иногда намеченная жертва, соблазняет льва и на второй прыжок, а то и на третий; но если и они не приносят удачи, лев уже непременно оставит преследование.

Лев не стадное животное, хотя нередко можно встретить группу в десять, а то и в двенадцать голов: львы временами охотятся сообща и гонят дичь друг на друга. Львы набрасываются на всех зверей, какие водятся поблизости, и пожирают их; даже сильного и тяжелого носорога они не страшатся, хотя тот частенько отбрасывает их и побеждает в схватке. Нередко добычей львов становятся молодые слоны. Свирепый ли буйвол, жираф ли, сернобык, огромная канна и эксцентричный гну - над всеми лев одерживает верх благодаря своей силе, страшным когтям и клыкам. Однако не всегда лев выходит победителем из борьбы. Иногда какой-нибудь зверь побеждает его, и лев сам становится жертвой. А случается и так, что оба противника остаются мертвыми на поле битвы.

...Лев, который предстал перед глазами наших путников, лежал среди равнины прямо на тропе, куда они собирались свернуть, - на той самой тропе, по которой они прискакали. Как случилось, что они его не заметили раньше? Он лежал под сенью невысокого куста; но по милости саранчи куст был без листьев, и его голые тонкие ветви не могли укрыть такого большого зверя. Светлая шкура льва приметно желтела сейчас сквозь них.

Все объяснялось просто: когда всадники, спеша к краалю, проскакали мимо этого куста, льва там еще не было. Только завидев их, хищник отпрянул от места бойни и, прижимаясь к ограде, забежал им в тыл. К такому маневру он прибег, желая избежать встречи, потому что и лев обладает способностью рассуждать, хоть и не такой, как человек. Увидев, откуда появились всадники, он в меру своей сообразительности рассудил, что они едва ли вернутся той же тропой; скорее всего, они продолжат свой путь. Человек, незнакомый со всадниками и не знающий цели их поездки, пожалуй, рассудил бы точно так же. Вам случалось, верно, наблюдать, что и другие животные - собаки, олени, зайцы, птицы - поступают большей частью так же, как поступил в этом случае лев. Несомненно, в мозгу льва прошел описанный здесь умственный процесс; и зверь, чтобы уклониться от встречи с тремя всадниками, прокрался им в тыл.

Так мирно лев ведет себя почти всегда, в пяти случаях из шести, если не чаще. Потому и укоренилось у нас ошибочное мнение относительно храбрости этого хищника. Некоторые естествоиспытатели, побуждаемые к тому, как видно, чувством злобы или зависти, обвиняют льва прямо-таки в трусости, отказывая ему решительно во всех благородных свойствах, какие приписывались ему с незапамятных времен. Другие, наоборот, утверждают, что лев не знает страха ни перед зверем, ни перед человеком, и, помимо отваги, наделяют его еще и многими другими добродетелями. Обе стороны подкрепляют свои взгляды не только голословными заверениями, но и множеством ссылок на твердо установленные факты.

В чем тут дело? Ведь не могут же быть правы и те и другие? Но, как это ни странно, правы в известном смысле обе стороны. Дело в том, что одни львы трусливы, другие храбры.

Храбрость и свирепость льва зависят от многого: от его возраста, от состояния его желудка, от времени года и часа дня, а также от того, какого рода охотников встречает он в своих краях. Влияние последнего обстоятельства покажется вполне естественным тому, кто верит в разум животных, как верю, конечно, я. Вполне естественно, что лев, подобно другим животным, изучает характер своего врага и начинает бояться его или же нет.

Наблюдатели рассказывают, что на юге Африки львы в одних местностях менее смелы, чем в других. Значительно трусливей они как раз там, где ведет на них охоту храбрый и стойкий бур со своим длинноствольным громобоем. За пределами же Капской колонии, где со стороны человека львам не угрожает ничего, кроме тоненькой стрелы бушмена (которая и не покушается их убить!) да бечуанского легкого дротика, лев нисколько не боится человека - или почти не боится.

Был ли лежавший на тропе лев по природе смел, я вам не скажу. Но его отличала громадная черная грива, а у буров такие львы зовутся черногривками и считаются самыми свирепыми и опасными. Желтогривка слывет менее храбрым; однако в правильности этого взгляда можно усомниться. Дело в том, что темно-бурую окраску гривы лев приобретает лишь с годами, и часто молодого черногривку принимают по ошибке за светлогривого льва, а потом приписывают его характер всей светлогривой породе.

Ван Блоом не стал раздумывать, какой перед ним черногривка - свирепый и храбрый или не очень. Было ясно, что лев успел "заморить червячка", что он совсем не помышляет напасть на людей и что, если всадники предпочтут сделать небольшой крюк и мирно проехать мимо, они спокойно довершат свою поездку и больше в глаза не увидят этого льва и никогда о нем не услышат.

Но у ван Блоома были иные намерения. Он лишился своих драгоценных быков и коров. Этот самый лев растерзал если не всех, то часть из них. Голландская кровь колониста вскипела. Будь это самый сильный и свирепый хищник в своем львином племени, не даст он ему мирно спать под кустом! Приказав спутникам стоять на месте, ван Блоом, не сходя с седла, двинулся вперед и остановил коня примерно в пятидесяти шагах от места, где лежал лев. Тут он спешился, намотал поводья на руку, воткнул в землю шомпол своего ружья и стал позади него на одно колено.

Вы подумаете, то стрелку, пожалуй, безопаснее было бы остаться в седле, потому что коня лев догнать не может. Верно, но это было бы безопаснее и для льва. Нелегкое дело - метко выстрелить, сидя в седле; а когда мишенью служит грозный лев, только отлично натренированный конь будет стоять достаточно смирно и позволит взять правильный прицел. Так что при стрельбе с седла удача зависит от игры случая, а ван Блоом не собирался довольствоваться случайным успехом. Установив ружье на шомпол и дав таким образом твердую опору длинному дулу, он стал тщательно его наводить, глядя в прицельную рамку слоновой кости. Все это время лев не шевелился. Между ним и стрелком был куст, но едва ли зверь считал его надежным прикрытием. Желтые бока льва были отчетливо видны сквозь тернистые ветви, так же как голова и даже усы на морде, измазанной бычьей кровью.

Нет, лев не считал себя в безопасности. Легкое ворчание и два-три взмаха хвостом доказывали противное. И все же он лежал тихо, как лежат обычно львы, покуда к ним не подойдут поближе. Лев не двигался, пока ван Блоом не спустил курок; тут он, взревев, подпрыгнул на несколько футов¹ от земли. Охотник опасался, что ветви отклонят его пулю и она лишь скользнет по шкуре. Но выстрел явно попал в цель: стрелок видел, как клок шерсти вылетел из львиного бока в том месте, где ударила пуля. Лев был ранен, однако, как вскоре выяснилось, не смертельно. Бия хвостом, оскалив зубы, разъяренный лев длинными прыжками надвигался на противника. Грива, развеваясь, увеличила вдвое размеры зверя. Он казался сейчас огромным, как буйвол.

¹ (1 фут ≈ 0,3 м. - Здесь и далее прим. ред.)

За несколько секунд лев покрыл расстояние, только что отделявшее его от охотника, но тот был уже далеко.

Нажав на курок, ван Блоом в тот же миг вскочил на коня и поскакал к своим товарищам.

Недолгое время они стояли все трое рядом; Гендрик держал на взводе карабин, Черныш - лук и стрелы. Но зверь кинулся вперед, прежде чем тот и другой успели выстрелить. Пришлось пустить вскачь коней и отступить с его пути. Черныш мчался в одну сторону, ван Блоом с Гендриком - в другую; зверь оказался теперь меж двух огней, и притом в изрядном удалении от противников.

Когда первый наскок не удался, лев остановился и поглядел сперва на один вражеский отряд, потом на другой, словно не зная, за каким погнаться. Вид его в эту минуту был невыразимо страшен. Вся его свирепая природа возмутилась. Грива стояла дыбом, хвост хлестал по бокам, пасть была широко раскрыта, обнажая крепко посаженные клыки - их белые острия резко контрастировали с багровой кровью, закрасившей скулы и пасть. Яростный рев должен был усилить ужас, который зверь внушал всем своим видом.

Но из трех противников ни один не поддался страху, как ни приглашали к тому зрение и слух. Гендрик навел на льва карабин, хладнокровно прицелился и выстрелил; и в тот же миг со свистом прорезала воздух посланная Чернышом стрела. Оба взяли верный прицел: и пуля и стрела попали в зверя. Стрела вонзилась ему в ляжку, и было видно, как покачивается ее древко. Лютого зверя, до сих пор проявлявшего, казалось, самую решительную отвагу, теперь как будто охватил внезапный страх. Стрела ли была в том повинна или одна из пуль, но ему вдруг надоела борьба: опустив задранный, похожий на метлу хвост до уровня спины, он ринулся прочь. И всадники, наблюдавшие за ним, увидели, как он проскочил прямо в дверь крааля.

Странно было, конечно, что лев ищет убежища в столь необычном месте, но это показывало его сообразительность, ведь поблизости не осталось другого укрытия: теперь, после налета саранчи, не так-то просто стало найти такие кусты, где можно было бы спрятаться. Попытайся же он спастись бегством, охотники верхом на конях его легко догнали бы. Лев видел, что дом необитаем. Он рыскал вокруг него всю ночь, а может быть, наведался и в комнаты - значит, знал, что представляет собой это место. Инстинкт не обманывал зверя. Стены дома могли защитить его от неприятельского оружия, разившего издалека, а вздумай враги приблизиться, это было бы выгодно для льва и опасно для них.

Однако ван Блоом, утративший благоразумие, был готов броситься к порогу крааля, чтобы оттуда стрелять в ненавистного врага, подойдя к нему почти вплотную. Но громкий возглас бушмена остановил стрелка:

- Баас¹! Басс! Мы его поймаем! Мы запрем негодника!

¹ (Баас - господин (бушм.))

Предложение было разумным и осуществимым. Ван Блоом сразу его оценил и, отказавшись от прежнего своего намерения, решил принять план Черныша. В краале все ставни, кроме одного, были закрыты, дверь же была распахнута. Если бы удалось подобраться к двери и открытому окну и накрепко закрыть их, то лев оказался бы во власти охотников и можно было бы спокойно прикончить его. Только как, не подвергая себя опасности, запереть дверь и окно? Вот в чем была трудность...

Едва люди приблизятся к окну или двери, лев сразу их увидит и, так как он сейчас разъярен, непременно кинется на них. Может быть, подъехать на лошадях? Но и это опасно. Лошади не будут стоять смирно, пока всадники станут тянуться в седле, чтобы ухватиться за ручку или за щеколду. Все три скакуна и так уже в нетерпении перебирали ногами. Они знали, что в доме лев - время от времени он выдавал свое присутствие рычанием, - и вряд ли лошади смогут достаточно спокойно приблизиться к двери или к окну, а ржание и стук копыт побудят разъяренного зверя выбежать и броситься на всадников.

Итак, было ясно, что запереть окно и дверь - задача очень опасная. Пока охотники держались на открытом месте и в некотором отдалении, им нечего было бояться льва, но если они приблизятся к нему и окажутся в стенах крааля, то не исключено, что кто-либо из них троих станет жертвой лютого зверя.

Большая голова, которую носил на плечах Черныш, была отнюдь не пустой, а жизнь в постоянной заботе о том, как утолить голод, научила его постоянно упражнять свой мозг. В эту трудную минуту изобретательность Черныша пришла на помощь охотникам.

- Басс -сказал он, спеша унять нетерпение ван Блоома, - погодите-ка, басе! Дайте старому бушмену закрыть дверь. Он сделает.

- А как? -спросил ван Блоом.

- Подождите немного - увидите.

Они все трое подъехали к краалю меньше чем на сто ярдов¹. Ван Блоом и Гендрик молча смотрели, что станет делать бушмен.

¹ (1 ярд ≈ 0,9 м)

А тот вынул из кармана клубок бечевки и, аккуратно ее размотав, привязал один конец к стреле. Потом он подъехал ближе к дому и в тридцати ярдах от него сошел с коня - не прямо против входа, а немного наискосок, чтобы деревянная дверь, раскрытая, к счастью, лишь на три четверти, была обращена к нему наружной стороной. Перекинув поводья через руку, бушмен натянул тетиву и пустил стрелу в дощатую дверь. Стрела глубоко вонзилась в край двери, как раз под щеколдой.

Выстрелив, Черныш в тот же миг вскочил в седло, готовый к отступлению, если лев выбежит. Черныш, однако, не выпускал из руки бечевку, привязанную одним концом к стреле. Гулкий удар стрелы в дверь привлек внимание льва. Об этом сказало охотникам его сердитое ворчание. Лев, впрочем, не показался и снова притих. Черныш натянул бечеву. Сперва для проверки он легонько подергал ее, а затем, убедившись, что стрела сидит крепко, дернул со всей силы и захлопнул дверь. Щеколда сработала, и дверь осталась запертой даже после того, как Черныш ослабил веревку.

Теперь, чтобы открыть дверь, льву надо было либо догадаться приподнять щеколду, либо же проломить толстые, крепкие доски. Ни того ни другого опасаться не приходилось. Но одно окно еще оставалось открытым, и зверь легко мог выскочить в него. Черныш, понятно, намеревался закрыть ставень на окне тем же способом, что и дверь. И тут возникло новое осложнение. У Черныша имелась только одна веревка -та, что была сейчас привязана к стреле. Как освободить веревку и снова ею завладеть?

Не оставалось как будто ничего другого, как подойти к двери и отвязать веревку от стрелы. Но здесь-то и таилась опасность: ведь если бы лев заметил человека и выскочил в окно, бушмену пришел бы конец.

Подобно большинству охотников-бушменов, Черныш был не так смел, как хитер, хотя его отнюдь нельзя было назвать трусом. В ту минуту, однако, ему совсем не хотелось подходить к двери крааля. Гневное рычание, доносившееся оттуда, обдало бы холодом и самое отважное сердце.

Разрешил задачу Гендрик. Он придумал, как, не приближаясь к двери, вновь овладеть веревкой. Крикнув Чернышу, чтобы тот был начеку, Гендрик тоже подъехал поближе к краалю и остановился в тридцати ярдах от входа, около столба с несколькими рогулями, служившими для привязывания лошадей. Гендрик сошел с коня, зацепил поводья за одну из этих рогуль, положил карабин на другую и затем, нацелившись в древко стрелы, спустил курок. Прозвучал выстрел, перебитое древко отвалилось от двери, веревка освободилась. Охотники хотели отъехать подальше, но лев, хоть и свирепо зарычал при звуке выстрела, все же, по-видимому, не тронулся с места. Черныш притянул назад веревку, прикрепил ее к новой стреле и, объехав крааль, остановился наискосок от окна. Через несколько минут стрела просвистела в воздухе и глубоко вошла в податливое дерево. Затем ставень повернулся на петлях и плотно закрылся.

Охотники спешились и, очень быстро, но в полном молчании подбежав к дому, укрепили запоры на ставне и на двери ремнями - обрезками старых поводьев из сыромятной кожи.

Ура! Лев в западне!