Боцман (М. Де Мар)

Итальянский пароход "Астра", совершавший регулярные рейсы между Триестом и Венецией, подходил к Триесту. В гавани, переполненной судами со всего света, было так тесно, что "Астра" вынуждена была долго возиться с причаливанием: сначала пароход бросил якорь, потом с него на берег завезли трое, заработала лебедка, и судно стало медленно и осторожно подтягиваться к причалу кормою.

Я стоял на верхней палубе, наблюдая красивую панораму Триеста в утренних лучах солнца.

- Э-эй! Боцман! - раздался над моим ухом зычный крик стоявшего рядом со мной матроса, здоровяка лет сорока с блестящими глазами, крепкими белыми зубами и бронзовым лицом, - Э-эй, тезка, Мартин! Здесь я, котишка. Здесь я, кот-мурлыка. Ах и шельма же ты, Мартин!

Матрос радостно улыбался и махал фуражкой в знак приветствия кому-то на набережной, где толпилось пестрое портовое население.

- Мартин, рыболов! Здесь я, здесь! Э-эй! Видишь меня? Хо-хо-хо! Сейчас я тебя, шельму, угощу вкусненьким, подлец ты этакий. Припас, припас для тебя, жирная ты свинья, - кричал моряк.

- Кому это вы? - заинтересовался я. - Знакомый, что ли? Или родственник?

Матрос нахлобучил на лоб фуражку с таким остервенением, как будто хотел содрать себе кожу, схватился за живот и захохотал как безумный.

- Слышишь, Мартин, - орал он вне себя от восторга. - Этот господин думает, что ты мой двоюродный братец. Хо-хо-хо!

И потом, обратившись ко мне, уже более серьезным тоном заявил:

- Это кот.

- Кот? - удивился я не на шутку. - Что за чепуха!

- И вовсе не чепуха, - даже обиделся моряк. - Отличный, великолепный кот на четырех лапах. Лапки бархатные, а коготки стальные. Вот он, шельма, впереди всех сидит. Знает, хитрая его душа, где сходни подадут. Сейчас же первым вскарабкается, чтобы на "Астре" подробный осмотр произвести. Вы не туда смотрите. Вон, рядом с полицейским. Рыжий такой. Видите теперь?

Присмотревшись внимательнее, я в самом деле увидел великолепного толстого, рыжего кота. Животное расположилось рядом с щеголеватым полицейским и внимательно поглядывало на наш пароход. Когда стоявший рядом со мной моряк кричал, кот изгибал спину, ворочал круглой головой, зевал и облизывался.

Едва только сходни с набережной приблизились к корме парохода, кот стрелой промчался по ним и одним прыжком преодолел пространство, еще отделявшее сходни от борта судна. Очутившись на палубе, он радостно мяукнул, подпрыгнул и перевернулся в воздухе вверх лапами, ловко приземлился на них, опять прыгнул. А через секунду он уже сидел на плечах стоявшего рядом со мной матроса.

Матрос тискал кота своими мозолистыми руками, щекотал мягкое брюхо, теребил его пушистый хвост, дергал за лапы, гладил, целовал и все время хохотал, крича в восторге:

- Ах и шельма же ты, и подлец же ты, Боцман. Ну, как поживаешь, хитрец, бродяга четвероногий? Что нового в Триесте? Когда ты снова в путешествие отправишься? Калькутту помнишь? Александрию не позабыл? А в Таганрог не хочешь?

Заинтересовавшись этой болтовней матроса, я выждал момент, когда кот, соскользнув с его рук, с важным деловитым видом пустился обследовать верхнюю палубу, и обратился к матросу с вопросом, что это все значит.

- А то и значит, - ответил матрос, - что это кот не простой, а исторический. Это кот-путешественник, моряк по призванию и по страсти. Он столько миль проплыл, что дай Бог вам за всю вашу жизнь. Его портрет даже в "Пикколо дель Триесте" был напечатан, и биография тоже. Это когда он из Индии вернулся, хотя мы считали его навеки пропавшим. Но только газетчики, как всегда, все переврали. Известное дело, когда человек вечно, словно на пожар, торопится, одним ухом слушает, что ему добрые люди говорят, а в другое ухо выпускает, - разве что-либо доброе может получиться!

- А вы расскажите мне все как было, - предложил я.

Моряк охотно согласился. Но для того чтобы узнать подробную историю триестского четвероногого Боцмана с рыжей шерстью, мне пришлось ждать, когда с "Астры" уйдут все пассажиры и когда капитан отпустит на берег часть команды, в том числе и моего знакомца.

Едва мы с Ризничем - так звали матроса - спустились по сходням с борта "Астры", Боцман тут же оказался рядом с нами. Минут через десять, когда мы были уже достаточно далеко от набережной, кот неожиданно убежал вперед и скрылся в дверях какого-то дома.

- Смотрите, Ризнич. А кот-то ваш сбежал, кажется, - сказал я.

- Ничего подобного, - возмутился матрос. - Не знаете вы этого хитреца. Чтобы Боцман мой от меня сбежал! Да за кого вы его принимаете?! Просто он в наш матросский кабачок забежал. Знает, шельма, где я сейчас якорь брошу и примусь "камбуз" съестными припасами нагружать.

Еще через десяток шагов мы очутились перед популярным матросским ресторанчиком "Летучий Голландец". Кот уже ожидал нас внутри, расположившись на стуле возле столика, стоявшего у окна.

- А, Ризнич, - крикнул матросу меднолицый буфетчик. - Я так и знал, что это ты идешь. Боцман вперед тебя забежал. Ну, садись, садись. Чем угощать тебя?

Мы сели. Кот удобно расположился на матросских плечах, зажмурил глаза и принялся мурлыкать.

Пообедав, матрос снял кота со своей спины, уложил его на колени и, поглаживая рукой, принялся рассказывать мне необычную историю этого животного.

- Видите ли, началось все лет восемь тому назад. И началось, надо полагать, именно с меня.

Был я по делам - о документах хлопотал - в местном муниципалитете. Ну, ждать пришлось, пока там архивариус справки наводил. А я от нечего делать со сторожами разболтался. Вдруг кто-то и крикни: "Мартин!" Я, конечно, так как меня Мартином зовут, по-матросски отвечаю: "Есть!" А вокруг хохот. Оказывается, это не меня звали, а кота. Вот этого самого жирного подлеца. Только тогда он еще совсем молодым был и куда тоньше.

Ну, подошел он ко мне, стал ласкаться. Была у меня в кармане колбаса. Отрезал я своему тезке кусок. Ничего, съел. Замурлыкал. Потом позвали меня в канцелярию. Получил я бумаги и ушел. Разумеется, о коте и думать забыл. Пришел на "Астру", забрался в кубрик, на свою койку, спать залег. Просыпаюсь - спит у меня в ногах тот самый кот. А пароход-то уже отчаливает. Якоря подняли, сходни сняли. Значит, повезем мы кота в Венецию.

На всякий случай пошел я доложить капитану. Так, мол, и так. Безбилетный пассажир.

- Черт с ним, - говорит капитан. - Авось отработает; пусть крыс ловит. Да смотри мне: будет палубу пачкать - в мешок да в воду.

Ну, Мартин оказался благовоспитанным: насчет того, чтобы палубу пачкать, - ни-ни. А вот ловил ли он крыс, не могу сказать. Утром подходим мы к Венеции; вошли с музыкой в канал Грандэ. Кот мой - сам не свой: мечется по палубе, мяукает, все к берегу присматривается. Явно недоумевает: "Куда меня завезли? Что это за город такой?"

Стал я с другими матросами на берег спускаться; только сели в шлюпку - кот прямо с палубы к нам прыгнул. Приплыли на берег. Кот везде ходит с нами, пофыркивает, недоверчиво поглядывает. Потом заболтались мы на Рива-дель-Скьявони в каком-то кабачке, выходим, а кота нет.

Обидно мне стало, как-никак на моей душе грех, я ведь беднягу кота, да еще моего тезку, из Триеста на чужбину завез. Пропадет он тут.

- Что же это, - говорю, - братцы. Пропадет ведь котишка.

Ну, матросы хохочут.

- Авось, - говорят, - не пропадет.

Дошли мы до набережной, усаживаемся в шлюпку, чтобы плыть к "Астре", - откуда ни возьмись, стрелой летит вдоль берега наш Мартин. Хвост вверх, уши торчком.

Вечером, как всегда, "Астра" отошла в Триест. Всю дорогу кот спать мне не давал. Я на палубу - он за мной. Как собака, трется у моих ног, жалобно мяукает.

А пришли мы утром в Триест, видели бы вы, что тут с ним было. Визжит, катается, прыгает, кувыркается, мурлычет. Совсем от радости с ума спятил. Первым и на берег выскочил, да как припустит по набережной! Словно рыжий шар покатился.

Прошла примерно неделя. Мартин не появлялся. Мы стали собираться в обычный рейс в Венецию. И вдруг глядь, а Мартин у нас на палубе, как старый знакомый, ходит.

Заучил он эту дорогу: съездит с нами в Венецию, побродит там, вернется опять в Триест. Неделю, две не показывается. Свои обязанности в городском муниципалитете, надо полагать, исполняет: крыс ловит в архиве. А потом снова к нам на пароход.

Как-то раз пришлось Мартину более дальний рейс совершить. Поставили "Астру" на линию Триест - Неаполь, и в первый же раз поплыл кот с нами. Опять та же история: пристанем мы к какому-нибудь новому, незнакомому для кота порту, он очень беспокоится. Отправится на берег, все осматривает, знакомится, а потом вернется на борт, забьется в какую-нибудь каморку и до следующего порта не подает признаков жизни.

Так и повелось. Побывал наш Мартин с "Астрой" и в Александрии, и в Таганроге. А года четыре спустя попал он в дальнее плавание - в Индию.

Дошли мы до Калькутты. Там беда приключилась: собирается "Астра" в обратный путь, а нашего Боцмана, так прозвали мы кота, нет как нет.

Смешно сказать, я чуть не дезертировал с судна, чтобы не покидать кота на чужбине. Товарищи только удержали, а то сбежал бы.

Вот возвращается "Астра" в Триест. Входим мы в порт. Причаливаем. Я стою да тоскливым взором все осматриваю: не выскочит ли из трюма котишка наш рыжий. Не примется ли бесноваться от радости, что опять мы на его родину вернулись. Нет, нет. Остался в Индии, дурак рыжий. Пропал.

Полгода почти спустя, и уже не с "Астрой", а с "Радецким", очутился я снова в Калькутте. Что бы вы думали? Только сошел я на берег, держу курс к кабачку одному - откуда ни возьмись прыгнуло на меня рыжее чудовище. Тощее, худое, ободранное. Все вокруг меня испугались. Орут: "Бешеная кошка!"

А он, шельма, кот Боцман, и в самом деле как бешеный: рычит, визжит, пляшет на моей спине.

Ну, довезли мы его опять до Триеста. Он мгновенно с судна - шасть. И пропал.

Через пару дней зашел я по делам в муниципалитет, а он уже там - свои старые привычки не забыл.

Однако с тех пор Мартин-Боцман сделался гораздо осторожнее: путешествует, но никогда не пускается в дальние плавания. Есть у него, видно, какие-то свои собственные соображения и приметы. Теперь если он забирается на судно, то исключительно на такое, которое идет в ближний рейс. Чаще всего катается этот хитрец в Венецию. Да мало того что просто катается на пароходе, он еще наловчился так делать. С одним пароходом приедет, несколько дней в Венеции пробудет, дождется другого парохода, идущего в Триест, и возвращается на нем.

За все эти годы у кота-путешественника завелось множество знакомых среди моряков Адриатики. Можно сказать, этот кот - самая популярная персона у матросов, они ведь к живности очень привязчивые: скучно в море. А Боцман наш - такое ласковое и разумное животное. Вот потому он везде и всюду желанный гость.